..Её он заприметил случайно, спустившись зачем то в тот майский вечер в ночной клуб киевской гостиницы - место сборищ местной богемы. Туда он захаживал часто..Он жил в гостинице довольно долго и посещал такие места тоже нередко. Почему же он не видел ее раньше?..
Он прошел вперед и машинально сел на подставленный кем то высокий табурет, не сводя глаз с тоненькой глазастой девушки.
Не спрашивай: ты знаешь, Что нежность безотчетна И как ты называешь Мой трепет — все равно; И для чего признанье, Когда бесповоротно Мое существованье Тобою решено?..
Наденька родилась в семье киевских интеллигентов.
Мать ее была врачом, отец - присяжным поверенным. И уж никто в их семье не представлял, что хрупкое создание, их Наденька, закончив гимназию и проникнувшись бунтарским духом того времени, станет художницей, будет посещать сборища местной богемы, жадно впитывая как разговоры об искусстве, так и диспуты о политике..
Девушки любят ушами? хм )
Возможно его первые строки, которые он прочел при первом же знакомстве возымели не нее такое действие? Или заинтересованный, чуть смущенный взгляд взрослого мужчины? Или его внешность немного странного субьекта, с чуть запрокинутой головой? история умалчивает..
Из клуба они вышли уже вместе.
«Наша связь, как мне думается, стала нерасторжимой, — напишет позже она в своих воспоминаниях, — Связь двоих — не мираж.. Я недавно узнала, что есть даже молитва двоих, потому что двое — основная форма человеческой жизни».
Он читал стихи всегда и везде. Глядя ли в ее глаза, прогуливаясь ли по парку, при любом удобном случае или когда что то удивляло его и хотелось высказаться. И не просто так, а всенепременно стихотворными строками!
Ей нравилось. И он понял, что нашел свою Музу..
Мой тихий сон, мой сон ежеминутный —Невидимый, завороженный лес,Где носится какой-то шорох смутный,Как дивный шелест шелковых завес. В безумных встречах и туманных спорах,На перекрестке удивленных глазНевидимый и непонятный шорох,Под пеплом вспыхнул и уже погас. И как туманом одевает лица,И слово замирает на устах,И кажется — испуганная птицаМетнулась в вечереющих кустах..***Пусть говорят: любовь крылата,—Смерть окрыленнее стократ.Еще душа борьбой объята,А наши губы к ней летят. И столько воздуха и шелка,И ветра в шепоте твоем,И, как слепые, ночью долгойМы смесь бессолнечную пьем..История их отношений вовсе непроста. Частые переезды..непостоянство..нехватка денег и впоследстии гонения властей, заставляли чету то расставаться, то снова быть вместе.
Я наравне с другими хочу тебе служить,От ревности сухими губами ворожить.Не утоляет слово мне пересохших уст,И без тебя мне снова дремучий воздух пуст. Я больше не ревную,Но я тебя хочу,И сам себя несу я, как жертву палачу. Тебя не назову я ни радость, ни любовь.На дикую, чужую мне подменили кровь. Еще одно мгновенье и я скажу тебе,Не радость, а мученье я нахожу в тебе. И,словно преступленье, меня к тебе влечетискусанный в смятеньи вишневый нежный рот. Вернись ко мне скорее, мне страшно без тебя,Я никогда сильнее не чувствовал тебя,И все, чего хочу я,Я вижу наяву.Я больше не ревную, но я тебя зову!
Она была его помощником в делах, прощала ему увлечения , вместе с ним терпела многие неурядицы семейного быта. Тем более, что он был неакуратен, забывчив и рассеян.
Со временем он сделал жену полной "соучастницей" своей жизни..
О свободе небывалой сладко думать у свечи.— Ты побудь со мной сначала,Верность плакала в ночи,—Только я мою корону возлагаю на тебя,Чтоб свободе, как закону, подчинился ты, любя...
— Я свободе, как закону, обручен, и потому Эту легкую корону никогда я не сниму.
Нам ли, брошенным в пространстве,Обреченным умереть,О прекрасном постоянстве и о верности жалеть?!
Он проживет всего 47 лет.
Погибнет на пересылке, в конце 1938 года , во Владивостоке.
Она узнает об этом на пару месяцев раньше (!) Сердце подскажет. Она напишет ему прощальное письмо, догадываясь, что вскоре его не станет и не надеясь, что бумага найдет своего адресата..
-------------------------------
Последнее письмо Надежды Мандельштам ( в девичестве Хазиной) - Осипу Мандельштам
Ося, родной, далекий друг! Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтешь. Я пишу его в пространство. Может, ты вернешься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память.
Осюша - наша детская с тобой жизнь - какое это было счастье. Наши ссоры, наши перебранки, наши игры и наша любовь. Теперь я даже на небо не смотрю. Кому показать, если увижу тучу?
Ты помнишь, как мы притаскивали в наши бедные бродячие дома-кибитки наши нищенские пиры? Помнишь, как хорош хлеб, когда он достался чудом и его едят вдвоем? И последняя зима в Воронеже.
Наша счастливая нищета и стихи.
Я помню, мы шли из бани, купив не то яйца, не то сосиски. Ехал воз с сеном. Было еще холодно, и я мерзла в своей куртке (так ли нам предстоит мерзнуть: я знаю, как тебе холодно). И я запомнила этот день: я ясно до боли поняла, что эта зима, эти дни, эти беды - это лучшее и последнее счастье, которое выпало на нашу долю.
Каждая мысль о тебе. Каждая слеза и каждая улыбка - тебе. Я благословляю каждый день и каждый час нашей горькой жизни, мой друг, мой спутник, мой милый слепой поводырь…
Мы как слепые щенята тыкались друг в друга, и нам было хорошо. И твоя бедная горячешная голова и все безумие, с которым мы прожигали наши дни. Какое это было счастье - и как мы всегда знали, что именно это счастье.
Жизнь долга.
Как долго и трудно погибать одному - одной. Для нас ли неразлучных - эта участь? Мы ли - щенята, дети, - ты ли - ангел - ее заслужил? И дальше идет все. Я не знаю ничего. Но я знаю все, и каждый день твой и час, как в бреду, - мне очевиден и ясен.
Ты приходил ко мне каждую ночь во сне, и я все спрашивала, что случилось, и ты не отвечал.
Последний сон: я покупаю в грязном буфете грязной гостиницы какую-то еду. Со мной были какие-то совсем чужие люди, и, купив, я поняла, что не знаю, куда нести все это добро, потому что не знаю, где ты.
Проснувшись, сказала Шуре: Ося умер. Не знаю, жив ли ты, но с того дня я потеряла твой след. Не знаю, где ты. Услышишь ли ты меня? Знаешь ли, как люблю? Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю. Я не умею сказать и сейчас. Я только говорю: тебе, тебе… Ты всегда со мной, и я - дикая и злая, которая никогда не умела просто заплакать, - я плачу, я плачу, я плачу.
Это я - Надя. Где ты? Прощай.
Надя.
22 октября, 1938 г.
Свежие комментарии