Она стоит — снежная. Недвижимая, но кружимая вихрем маленькой колкой метели. Снежная, кружимая…
Сне-жи-мая. Только так — напевно, как песню, словно сбегая голосом по ступенькам.
Она стоит совершенно белая — белый снег, белая шубка, белые губы. Мужчина возле нее кажется отбрасываемой ею тенью.
Белые губы складываются в такую же белую, зимнюю улыбку:
— Ты кажешься грустным. Неприятности? Дурное настроение?
Что-то скрывать бесполезно, она почувствует фальшь, любое самое незначительное напряжение уловки. Почувствует и моментально сорвет эту ложь, не оставив мне ничего, и я замерзну — голым в этом холодном вечере. Ищу в себе правду, но — другую. Стороннюю. Отдаленную. Как бы чужую.
— Думаю, что в этом мире человек остался только на страницах книг. По крайней мере то, что мы считали человеком. Ни во мне, ни в тебе его нет.
— Возможно, ты прав...
Она с интересом разглядывает своего спутника, словно видит его впервые. Наверное, пытается увидеть, есть ли в нем человек. Свет, заглядывающий во тьму. Белая фигура на шахматной доске, изучающая фигуру черную. В этой партии победит белый, его больше, на его стороне — хаотично заметеливший все поле снег.
Этот снег кажется мне сейчас продолжением женщины, ее неотъемлемой частью.
Сне-жи-мая. Моя, да не моя.
Мужчина рядом — ее супруг. Мой друг. Они любят друг друга. У них дома живет смешной большой пес по кличке Пират. Они немного бранятся, выясняя, чья очередь мыть посуду. У них на полочке стоит чашка с надписью «насяльника уседа праф». Они долго обсуждают вдвоем, как постареют вместе, а по утрам тайком друг от друга находят в своих отражениях следы возраста и пугаются. Она ждет его с работы, он забывает о годовщинах, они выдумали для себя свой собственный язык. У них есть все это. А значит совсем не важно, кого люблю я. Как и не важно, почему я кажусь грустным.
Я грустный, потому что на улице зима. Потому что снег — белый. Потому что на нем лежат тени. Пусть я буду грустным просто так — поэтично и бессмысленно.
На прощание я целую их обоих.
Аль Квотион
Свежие комментарии